Экспозиция хороша по двум причинам. С одной стороны, она показывает самые «попсовые» вещи Фаберже – прежде всего знаменитые пасхальные яйца. С другой – редчайшие изделия из камней, где важны не столько стоимость материалов, сколько виртуозность их обработки.
Именно на этой выставке понимаешь, что мы потеряли с революцией и чего до сих пор не в состоянии достичь.
После 1891 года, когда Карл Фаберже преподнес супруге Александра III пасхальное яйцо «Память Азова», судьба его фирмы была предопределена. Каждый новый год, хочешь не хочешь, но надо изощриться насчет штучки с сюрпризом. В той же западне пребывают и Музеи Кремля – лишь только речь заходит о пасхальных драгоценностях, все ждут императорских подарков. Поэтому выставка с завлекательным названием «Карл Фаберже» должна иметь хотя бы тройку яиц.
Они, само собой, есть в наличии. Самое красивое отливает халцедонами, которые претворяются крохотными лилиями. В другом, украшенном алмазами, спрятан известный памятник Александру III. Наконец, «Созвездие цесаревича» из Минералогического музея покоится на облаке из горного хрусталя. Пасхальные яйца Фаберже – это как энциклопедия ювелирного искусства начала ХХ века: там есть все, что только можно желать для сегмента luxury, для всевозможных будуаров и украшения жизни вообще. Их постоянно приноравливают то к одной, то к другой теме.
Вот и на этот раз имя француза освятило вполне серьезную затею, которая состояла в том, чтобы показать совсем не золото и бриллианты, а более скромное (по магазинным меркам) камнерезное искусство. Вплоть до начала ХХ века к полудрагоценным камням и уж тем более к уральским самоцветам ювелиры относились прохладно: царские подарки должны блестеть, отливая рубинами, сапфирами и, разумеется, бриллиантами. Однако эпоха модерна внесла коррективы: изящество и мастерство выделки стали важнее стоимости материалов. Совсем недавно, например, в том же зале, где нынче разложен Фаберже, проходила выставка Рене Лалика, задававшего тон в парижских салонах. Месье Лалик спокойно мастерил броши из стекляруса, настаивая именно на их артистическом превосходстве.
Своеобразным продолжением дела Лалика можно считать «каменные цветки», выставленные неподалеку от яиц. Речь идет об увлечении подопечных Фаберже этюдами со срезанными цветами и ягодками на стебельках. Представленные на Всемирной выставке 1900 года они наделали немало шума. Тогдашних критиков, кстати, возмутило именно то, чем сегодня все страстно восхищаются: сколько сил и трудов потрачено на чистую имитацию! Вот в крохотном графинчике стоит веточка незабудок (из Нижегородского музея): сам графин из хрусталя (с имитацией водной глади), стебель – серебро, лепестки – бирюза, в центре соцветия – алмазы с огранкой «розы» плюс золочение, гравировка, монтировки и токарная работа. И всего трудов на 10 сантиметров. Еще увлекательней описывать пятисантиметровый «Цветок душистого горошка» (Минералогический музей): родонит, белый кварц, нефрит и горный хрусталь – его ингредиенты.
Вообще с появлением минералов в питерских ювелирных фирмах началось своего рода соревнование за его укрытие, растворение в художественном жесте. Из этого вырастал парадокс модерна. Когда только начинаешь осмотр экспозиции с нефритовых портсигаров и агатовых чашек, невольно пытаешься угадывать камни, задействовав весь нехитрый набор названий, полученных из сказок Бажова (лучше всего получается с малахитом и яшмой). Но к тому моменту, когда доходишь до знаменитых фигурок из камней, теряешься окончательно. Сами эти фигурки солдат, рабочих и «мамок» – еще одно праздничное увлечение двора Николая II – высший пилотаж исчезновения (заземления) драгоценностей. На 5-сантиметровую скульптурку насупившейся кормилицы («Мамка» из Музеев Кремля) ушли нефрит (юбка), обсидиан (сапожки), орлец (рубаха и кокошник), яшма (ленты), лазурь и сапфиры (глаза).
В принципе, ювелирное искусство всегда существует между двумя крайностями: выпятить ли драгоценность (показать караты и объемы) или сделать акцент на искусстве мелкой пластики. Серебряный век (а серебро и впрямь для Фаберже было милее золота) с трудом обнаружил этот баланс – император увлекся народностью, что пустило в пляс фантазию камнерезов. Но насколько этот баланс был зыбким, показывает еще одна хитовая серия на выставке. Кураторы очень гордятся, что им удалось разыскать и выставить «аллегории» Алексея Денисова-Уральского (Пермская галерея). Созданы эти композиции во время Первой мировой и представляют воюющие державы. И если в случае с «мамками» и солдатиками камнерезам шла ирония и детское любование, то с сатирой в камне – дело швах. Страшное омерзение, например, вызывает вошь, пьющая кровь из красного сердца (так мастер изобразил Болгарию – противницу России на тот момент). Не спасает даже то, что тело вши – из благородного халцедона, голова – из родонита. Это как пытаться завалить противника золотом – авось задохнется под тяжестью богатств.
После 1891 года, когда Карл Фаберже преподнес супруге Александра III пасхальное яйцо «Память Азова», судьба его фирмы была предопределена. Каждый новый год, хочешь не хочешь, но надо изощриться насчет штучки с сюрпризом. В той же западне пребывают и Музеи Кремля – лишь только речь заходит о пасхальных драгоценностях, все ждут императорских подарков. Поэтому выставка с завлекательным названием «Карл Фаберже» должна иметь хотя бы тройку яиц.
Они, само собой, есть в наличии. Самое красивое отливает халцедонами, которые претворяются крохотными лилиями. В другом, украшенном алмазами, спрятан известный памятник Александру III. Наконец, «Созвездие цесаревича» из Минералогического музея покоится на облаке из горного хрусталя. Пасхальные яйца Фаберже – это как энциклопедия ювелирного искусства начала ХХ века: там есть все, что только можно желать для сегмента luxury, для всевозможных будуаров и украшения жизни вообще. Их постоянно приноравливают то к одной, то к другой теме.
Вот и на этот раз имя француза освятило вполне серьезную затею, которая состояла в том, чтобы показать совсем не золото и бриллианты, а более скромное (по магазинным меркам) камнерезное искусство. Вплоть до начала ХХ века к полудрагоценным камням и уж тем более к уральским самоцветам ювелиры относились прохладно: царские подарки должны блестеть, отливая рубинами, сапфирами и, разумеется, бриллиантами. Однако эпоха модерна внесла коррективы: изящество и мастерство выделки стали важнее стоимости материалов. Совсем недавно, например, в том же зале, где нынче разложен Фаберже, проходила выставка Рене Лалика, задававшего тон в парижских салонах. Месье Лалик спокойно мастерил броши из стекляруса, настаивая именно на их артистическом превосходстве.
Своеобразным продолжением дела Лалика можно считать «каменные цветки», выставленные неподалеку от яиц. Речь идет об увлечении подопечных Фаберже этюдами со срезанными цветами и ягодками на стебельках. Представленные на Всемирной выставке 1900 года они наделали немало шума. Тогдашних критиков, кстати, возмутило именно то, чем сегодня все страстно восхищаются: сколько сил и трудов потрачено на чистую имитацию! Вот в крохотном графинчике стоит веточка незабудок (из Нижегородского музея): сам графин из хрусталя (с имитацией водной глади), стебель – серебро, лепестки – бирюза, в центре соцветия – алмазы с огранкой «розы» плюс золочение, гравировка, монтировки и токарная работа. И всего трудов на 10 сантиметров. Еще увлекательней описывать пятисантиметровый «Цветок душистого горошка» (Минералогический музей): родонит, белый кварц, нефрит и горный хрусталь – его ингредиенты.
Вообще с появлением минералов в питерских ювелирных фирмах началось своего рода соревнование за его укрытие, растворение в художественном жесте. Из этого вырастал парадокс модерна. Когда только начинаешь осмотр экспозиции с нефритовых портсигаров и агатовых чашек, невольно пытаешься угадывать камни, задействовав весь нехитрый набор названий, полученных из сказок Бажова (лучше всего получается с малахитом и яшмой). Но к тому моменту, когда доходишь до знаменитых фигурок из камней, теряешься окончательно. Сами эти фигурки солдат, рабочих и «мамок» – еще одно праздничное увлечение двора Николая II – высший пилотаж исчезновения (заземления) драгоценностей. На 5-сантиметровую скульптурку насупившейся кормилицы («Мамка» из Музеев Кремля) ушли нефрит (юбка), обсидиан (сапожки), орлец (рубаха и кокошник), яшма (ленты), лазурь и сапфиры (глаза).
В принципе, ювелирное искусство всегда существует между двумя крайностями: выпятить ли драгоценность (показать караты и объемы) или сделать акцент на искусстве мелкой пластики. Серебряный век (а серебро и впрямь для Фаберже было милее золота) с трудом обнаружил этот баланс – император увлекся народностью, что пустило в пляс фантазию камнерезов. Но насколько этот баланс был зыбким, показывает еще одна хитовая серия на выставке. Кураторы очень гордятся, что им удалось разыскать и выставить «аллегории» Алексея Денисова-Уральского (Пермская галерея). Созданы эти композиции во время Первой мировой и представляют воюющие державы. И если в случае с «мамками» и солдатиками камнерезам шла ирония и детское любование, то с сатирой в камне – дело швах. Страшное омерзение, например, вызывает вошь, пьющая кровь из красного сердца (так мастер изобразил Болгарию – противницу России на тот момент). Не спасает даже то, что тело вши – из благородного халцедона, голова – из родонита. Это как пытаться завалить противника золотом – авось задохнется под тяжестью богатств.
Оставить комментарий
Для того, чтобы оставить комментарий,
авторизуйтесь на портале или зарегистрируйтесь