Сергей Шулаков: Несколько жемчужин из ожерелья императрицы и другие ювелирные истории

В конце XIX – начале XX века мировой ювелирной столицей был Санкт-Петербург. Книга научного сотрудника Государственного Эрмитажа, кандидата искусствоведения Лилии Константиновны Кузнецовой – без сомнения, научный труд, построенный на основе хронологических описаний работы ювелиров Петербурга, создававших значительные шедевры. Исследовательница утверждает: «В начале нового (XX) века столицей ювелирного искусства постепенно становится Петербург» – и обосновывает свое утверждение. Лилия Кузнецова атрибутирует некоторые драгоценности, авторство которых до нее оставалось тайной, расшифровывает загадочные клейма, сопоставляет портреты монарших особ, изображенных в драгоценных уборах, с оставшимися частями ювелирных изделий. Но ее книга – не только победа научного метода и кропотливого труда. Это еще и захватывающее повествование о судьбах драгоценностей, их создателей и владельцев.

Придворные оценщики должны были наблюдать не только за содержанием в должном состоянии драгоценностей короны, то есть, по сути, государственных, но и ювелирных изделий, принадлежавших царской семье. Один из оценщиков, Вильгельм Креммер помог распутать загадочное дело о похищении нескольких жемчужин из ожерелья императрицы Александры Федоровны, жены Николая I, – оказывается, обкрадывали и цариц. Великолепное, длинное жемчужное ожерелье было подобрано так, что низка, надетая в несколько оборотов, представляла собой «как бы нечто сплошное». Пожелавшая надеть украшение императрица заметила, что низка никак не хочет красиво ложиться: верхняя нитка спадала на следующую, и «нечто сплошное» не выходило. Вызвали оценщика. По воспоминаниям придворной дамы, «придя, Кремер уложил ожерелье в ящик, в котором были сделаны четыре желобка, куда всыпаются зерна, когда их нанизывают… По весу и справке в книге ювелир объявил, что не хватает 8 жемчужин стоимостью в 800 рублей». Крепостная горничная царицыной камер-юнгферы, старшей горничной, призналась, что хозяйка принудила ее перенизать ожерелье, и выяснилось, что та похищенные жемчужины заложила у ростовщика, чтобы ссудить деньгами любовника. Когда призвали ювелира, преступница бросилась к процентщику, выкупила жемчуг, но была схвачена полицией. Жертву страсти выслали из столицы в 24 часа с запрещением показываться в Санкт-Петербурге и окрестностях, но снисходительная императрица простила ее и даже определила пенсию в 400 руб. в год.

Лилия Кузнецова. Петербургские ювелиры XIX – начала XX в. Династии знаменитых мастеров императорской России. – М.: Центрполиграф, 2017. – 592 с.

Судьбы златокузнецов бывали разными, некоторые – печальными. В 1835 году много шума в Санкт-Петербурге наделало исчезновение «бриллиантщика» Готтлиба-Эрнста Яна. А когда его тело выловили из Невы у Гутуева острова, причем деньги, несколько драгоценных камней и даже жемчужные пуговицы на рубашке были в сохранности, подтвердилось предположение, что мастер утопился вследствие «гипохондрии» – известного проклятия творческих людей, платы, которую они вносят за свою одаренность.

Проклятие несут не только заморские, но и некоторые русские камни. Лилия Кузнецова, словно ученый маг, порой может такое проклятие нейтрализовать, очистив чье-то доброе имя от наветов. Уральские изумруды чище знаменитых колумбийских, в них меньше трещин и вкраплений. В 1830-х годах на Урале был найден уникальный изумруд, такой крупный и чистый, что Яков Васильевич Коковин, управляющий казенной Екатеринбургской гранильной фабрики, никак не мог отправить его в Санкт-Петербург, не совсем логично объясняя окружающим: «Еще на этот камень полюбуюсь, ни прежде, ни после не было подобного». Приехавшие ревизоры отобрали вместе с другими и небывалый изумруд, опечатали в ящиках и доставили в служебный кабинет вице-президента Департамента уделов Льва Перовского, которому подчинялась фабрика. «Его снедала пламенная страсть коллекционера, и благодаря служебным возможностям в его собрании оседали лучшие камни… Ради уникальных минералов он с неумолимой жестокостью шел на подкуп и подлость». Перовский присвоил уник, а когда пропажа вскрылась, повесил ее на Коковина, на которого давно имел зуб за отказ участвовать в буквальном «распиле» драгоценных камней. Василий Жуковский, путешествовавший по Уралу вместе с наследником Александром Николаевичем, своим воспитанником, записал в дневнике: «Четв. Тюремный замок. Похититель изумрудов в остроге с убийцами. Шемякин суд». Уральский губернатор Василий Перовский выгораживал брата, но прямых доказательств против Коковина не было, к тому же мастер упрямо отрицал вину, и суд приговорил его только к лишению наград, чинов и дворянства. Лишь в ХХ веке были найдены документы, реабилитирующие талантливого художника-камнереза и горного инженера. Однако «судьба покарала ловкого царедворца-интригана, – пишет Лилия Кузнецова. – Его родная племянница Софья Перовская... стала одним из организаторов убийства Александра II и закончила жизнь на виселице». Фунтовый смарагд пропал навсегда. А во время злополучной перестройки некоторые исследователи снова «в Якове Васильевиче Коковине стали видеть кровопийцу и безжалостного эксплуататора работников… поделом пострадавшего за хищения». Между тем человеком он был одаренным и честным и свою страсть к камням реализовывал любованием и отделкой, но не присвоением.

Завершение золотого века русского ювелирного дела накрепко связано с фамилией Фаберже. Этот санкт-петербургский ювелирный клан происходит от старинного пикардийского рода Фабри. После того как Людовик XIV отменил Нантский эдикт своего деда Генриха IV и приверженцы «кальвинистской ереси» стали покидать родину через Восточную Германию, сделавшись там Фабергами, представители семьи перебрались в Ригу, а затем и в Санкт-Петербург. В 1841 году «Петер-Густав Фаберг, Фаберже тож» получил звание золотых дел мастера, вступил в цех, и это позволило ему открыть мастерскую-магазин в полуподвале на углу Большой Морской, 11, и Кирпичного переулка. Изделия мастерской получали золотые медали на Всероссийской выставке в Нижнем в 1896 году, в 1897 году Карл Фаберже стал придворным ювелиром в Швеции и Норвегии, а на Всемирной выставке в Париже в 1900-м удостоился креста Почетного легиона за уменьшенные в 10 раз копии короны и малой короны, скипетра и державы. «Это произведение достигает грани совершенства. Это означает превращение ювелирного предмета в подлинное произведение искусства… Это касается миниатюрных копий коронных инсигний царского дома, унизанных четырьмя тысячами камней», – говорилось в заключении жюри выставки. Николай II быстро выкупил изделия для Эрмитажа и пожелал выставить его на обозрение в Галерее драгоценностей.

Автор ведет нас по особняку Фаберже на Большой Морской, 24, гостеприимно распахивая двери обшитого дубовыми панелями кабинета Карла Густавовича, студий дизайнеров-«композиторов», высокой, в два этажа, библиотеки, где были собраны книги по искусству и уникальные издания по ювелирному делу. «Здесь же можно было полюбоваться заботливо собранной коллекцией разнообразных моделей из воска, пластилина и металла, на которых отрабатывалось размещение камней, а также роскошным подбором образцов эмалей». В четырех-

этажном доме в англо-готическом стиле располагались светлые мастерские-ателье, оборудованные новейшей техникой, где и производились ювелирные изделия. Один из четверых сыновей хозяина, Евгений Карлович (1874–1960), стал «композитором» драгоценных художественных изделий и талантливым портретистом, близким к «мирискусникам», на знаменательной для семьи и фирмы Всемирной выставке 1900 года он был награжден «Пальмовой ветвью» – знаком офицера Академии изящных искусств.

У Карла Густавовича закупали драгоценные вещи не только монархи Европы и американские миллионеры. Принц Чакробонг, учившийся в Санкт-Петербурге (об их романе с Катей Десницкой писал Паустовский), пригласил Фаберже в Сиам, и «король Чулалонгкорн пришел в такой восторг от работ петербургского мастера, что даровал ему придворное звание ювелира и эмальера… Представители… Фаберже ежегодно приезжали в Сиам, а заодно не забывали побывать в поисках заказчиков при дворах индийских магараджей в Непале. Для храма-усыпальницы Чулалонгкорна Карл Густавович по просьбе нового владыки исполнил из зеленого сибирского нефрита большую статую Будды и дивную огромную чашу, поражающую красотой золотой оправы, дополненной розовой эмалью и алмазами». Фаберже собрал значительную коллекцию разнообразных изображений Будды, но проследить ее судьбу, как и других собранных им сокровищ, крайне сложно. «Это тем более обидно, – говорит Лилия Кузнецова, – что коллекция, собранная прекрасным геммологом и великолепным специалистом по орнаментике Японии, Китая и Сиама, считалась одним из лучших собраний в Петербурге. Он выделялась тонким подбором живописи, дальневосточного фарфора и ковров, не говоря уже о гравюрах, медалях и прочем… Количество нэцке (японских подвесок к поясу) перевалило за шесть сотен».

«Императорские» пасхальные яйца Карл Фаберже изготовлял, не представляя царю эскизов, они, как и содержимое овальных шкатулок, оставались сюрпризом. Бывало, что Александр III вежливо намекал, что хотел бы знать, каким будет новое изделие, но Карл Густавович с почтительной вежливостью отвечал: «Ваше величество останетесь довольны». Придворные порой тоже пытались выведать секрет очередных драгоценных пасхальных сувениров. «Одна дама настолько надоела своими глупыми вопросами, что Карл Густавович Фаберже «по секрету» сказал ей, что пытается к грядущей Пасхе сделать квадратные яйца…» Благодаря этим уникальным зарисовкам история трагической растраты большевиками как минимум 95% российских сокровищ, имевших невероятную материальную и художественную ценность, не становится менее трагической, однако воспринимается легче. 

Об авторе: Сергей Иванович Шулаков – прозаик, публицист.